О любителях родины издалека

[palindromer]

Сегодня среди нормальных людей стало не то что не стыдно, а почти модно посмеиваться в усы над "креаклами" с их "неполживостью" и "рукопожатостью". То, что еще вчера было признаком сугубо поцреотического дискурса, потихоньку входит в обывательский жаргон. В большинстве случаев мотивация прозрачна насквозь, вопросов почти нет, рассказывать правду про коварный запад и клеймить врагов отечества становится достойным делом. Особняком стоят те, кто пылает страстью к отчизне смешанной с его превосходительством, отдалившись от этой отчизны вместе с превосходительством на приличное расстояние. Их рассуждения о том, что де "везде есть свои проблемы", "жизнь там (вернее тут) далеко не сахар", "вы себе невесть чего про заграницу напридумывали, а мы то имеем возможность сравнить и поверьте - здесь ой как тяжко"... читать всегда удивительно. Во-первых потому, что никто давно уже не проповедует о молочных реках в кисельных берегах за бугром. А во-вторых, из изрядного числа моих знакомых уехавших туда обратно почему-то никто не спешит. В том числе и те, кто разливается ностальгией в бложиках, тоскуя по березкам.

Молочных рек ведь нет вообще. То есть нигде. А если бы и были, то человек, туда добравшись, все равно себе проблем сам накует достаточно для рассказов о том, что не в молоке и киселе счастье. Житель Нерезиновой убедительно поведает товарищу из райцентра о том, что внутри МКАДа не жизнь по сути дела, а мука и выживание. Внутри Садового так вообще ад. Обитатель райцентра в свою очередь развернет душу перед кумом, прихавшем в гости из забытой богом деревни вокруг мертвого колхоза. Да даже терминальному пациенту онкологического отделения и тому найдется сосед из хирургии, который повздыхает, что нет смысла его сломанной ноге завидовать. Думаешь легко это - гипс да костыли? Нет, брат, совсем непросто все это, поверь.

Comments

[rempi.livejournal.com]

Дело не в том что здесь тяжко, а где-то еще хуже или наоборот, здесь хорошо, а на родине вообще зашибись. Просто если ты вырос в России и прочитал пару нужных книг в детстве, ты к ней привязан и будешь любить ее даже если жизнь в ней не очень.

[inv2004.livejournal.com]

Смена страны напоминает желание сменить родителей на более богатых.

[Елена Владимирова (from livejournal.com)]

Например, книги про войну. Последнее, что я прочитала – воспоминания Петра Михина. Очень хочется поделиться отрывком. Сократила, как смогла. Глава "Погоня".

Когда до немца оставалось метров пять, он сбросил шинель и начал удаляться, я тоже скинул шинель… Немец скинул китель. Опять припустил! А у меня уже кончились все жизненные ресурсы — от частого горячего дыхания огнем пылает горло, сердце вырывается наружу. Ну все, думаю, сил больше никаких нет, не догоню немца. Длинноногий попался, тренированный. Я уже вскинул автомат, нащупываю на бегу спусковой крючок… И тут неистовое желание поймать немца — ЖИВЫМ! — пересиливает все на свете. <…>

<…> Мне надо во что бы то ни стало поймать его живым! Что ни говори, а живого немца — нет, не пленного, уже сникшего и беспомощного, как бочечная селедка, а бьющегося, сопротивляющегося, как только что подцепленный на крючок голавль, — захватить очень заманчиво! Не часто удавалось нам с близкого расстояния видеть живого врага. Во время атак — расстояние десятки метров, лиц не видно. <…>

Что-то загадочное, чуждое, опасное и непонятное чувствовали мы всегда в немцах. Злые, коварные, хитрые, ловкие, жилистые, техничные, стойкие и надменные. Мирное, близкое соседство с фашистами было у нас немыслимо. Если ты, даже случайно, увидел его — стреляй немедленно, иначе он тебя убьет! Немцы тоже не терпели и боялись нас, «зелеными привидениями» называли. Но кроме зла и отвращения был у нас какой-то тайный интерес к противнику. <…>

Кто же они такие, немцы? Во имя чего так отчаянно и храбро воюют? Почему так хорошо оснащены — от оружия до амуниции и продовольствия? У нас же вечно чего-то не хватало. И в бою эти нехватки оборачивались немыслимыми страданиями, перенапряжением сил и излишними потерями. Немцы-то не послабляли нам в счет наших нехваток. Зато как радовались мы, когда было у нас всего в достатке — и продовольствия, и боеприпасов, да вдобавок прибывали на подкрепление еще и прославленные «катюши»! Само их присутствие удесятеряло наши силы!

Немцы никогда не экономили боеприпасов, никаких лимитов у них не было. Бьют и бьют, и ты уж не смерти ждешь, а конца обстрела. Когда мы были уже в Германии, нас поразили ломящиеся от копченостей чердаки. А нам-то говорили: «С голоду мрут». И все-то у них отполировано, тонко окрашено, подогнано, приспособлено, предусмотрено, безотказно… Однако немецкое благополучие вызывало у нас не только тайную зависть, но и дополнительную злость. Поэтому интерес к немцу как к человеку был на втором плане. На первом было — зло и отмщение за все, что натворили они. А ЭТОТ убегавший от меня немец-подрывник олицетворял собою самое вредное и отвратительное, что было во всех немцах, вместе взятых! Не кому-нибудь, а именно ЕМУ поручили подорвать мостик. ЭТОТ и подорвать сумеет, и своих догонит, и в плен не сдастся, и убежать сможет. Это ОН сидел в траншее и крушил нас из автомата. Сколько вчерашних колхозников ОН умертвил, скольких ребятишек осиротил, пока наши пять раз в атаку бегали!
<…>

И вот я наконец дотягиваюсь до его спины и не толкаю, а едва касаюсь ее. Немец спотыкается, падает на четвереньки, потом на живот, пашет грязь носом. <…>

Радости моей нет конца! Догнал-таки я злодея! <…>Теперь можно спросить с него за все, что он натворил! Наверное, радость пленения затмила на моем лице злость и решимость расправиться. Немец уловил это, животный страх смерти отпустил его, и он открыл лицо. Ему было под тридцать. Матерый, хитрый и надменный. Он и не думает раскаиваться.